Рыбалка

18 876 подписчиков

Свежие комментарии

  • Игорь Малихов
    Статья ни о чём .... Как ловить догадайся сам ....За кефалью в Абхазию

1723. Весною, при наступлении водополья...С. Т. Аксаков (1791 – 1859)

Сергей Тимофеевич Аксаков,

из книги ЗАПИСКИ ОБ УЖЕНЬЕ РЫБЫ

О рыбах вообще (отрывок, с сокращениями) (по изданию С.А. Аксаков. Собрание сочинений в 4 томах, т. 4. М.,Гос. изд-во художественной литературы, 1956)

Весною, при наступлении водополья, как скоро вода сделается мутна, реки нач­нут прибывать и подниматься, рыба так­же поднимается кверху и идет против во­ды, сначала около берегов: тут ловят ее во множестве саками. Когда же реки вы­ступят из берегов и разольются по поем­ным местам, рыба также разбредется по полоям, не переставая упорно стремить­ся против течения воды. Это инстинктив­ное стремление бывает так сильно, что не видавши, трудно поверить: несмотря на ужасную быстрину, с которою летит спер­тая полая вода, вырываясь в вешняках или спусках из переполненных прудов, рыба доходит до самого последнего, крутого па­дения воды и, не имея уже никакой воз­можности плыть против летящего отвес­ного вниз каскада – прыгает снизу вверх; беспрестанно сбиваемые силою воды, па­дая назад и нередко убиваясь до смерти о деревянный помост или камни, новые ста­ницы рыб беспрестанно повторяют свои попытки, и многие успевают в них, то есть попадают в пруд. Во время весенних раз­ливов рыба заходит в самые вершины рек, речек и ручьев; заходит в такие места, что трудно поверить, стоя на таком месте ле­том, чтобы тут ловили крупную рыбу кры­ленами или вятелями, ставя их сначала по течению, а потом против течения воды.

 

Но как скоро дрогнет вода, то есть пой­дет на убыль, рыба поворачивает назад и с таким же стремлением скатывается вниз, с каким до сих пор шла вверх, для чего не­медленно бросается она из мелких мест в глубокие, из разливов – в материк. Неред­ко случается, однако, что, зайдя слишком высоко или далеко в луговые поймы, не находит она водяного пути для возвраще­ния в реку и остается в ямках и бокалди­нах: если увидят люди, то поймают ее, а ес­ли нет и бокалдины высыхают уединенно, рыба гибнет и достается на пищу воронам и разным другим птицам – иногда и сви­ньям. Рыба, застигнутая внезапно обмеле­нием водяных сообщений в ямах, или, по- московски, в бочагах, переходит иногда из одного в другой сухопутно, прыгая по то­му мокрому следу, где недавно бежала во­да. Если же хотя крошечный ручеек оста­нется, она перепрыгает по нем вниз не­пременно. Даже из копаных сажалок или прудков, сквозь которые протекает руче­ек, рыба уходит этим самым способом, ес­ли только берега низки. Такие весенние пу­тешествия рыбы снизу вверх и обратно по­вторяются отчасти при всякой случайной, но значительной прибыли воды: при вне­запном прорыве огромных прудов и при паводках, случающихся от сильных и про­должительных дождей.

 

     Не все породы рыб могут жить в од­ной и той же температуре воды: для од­них нужна чистая, быстрая и холодная во­да, для других – более теплая, тихая и даже стоячая, имеющая дно иловатое и тини­стое. Я скажу об этом поточнее в описании рыб, а здесь означу только порядок, сле­дуя которому живет одна порода за дру­гою почти во всякой реке. Большая часть рек начинаются холодными, как лед, клю­чами; протекая на открытом воздухе, про­греваясь солнечными лучами, увеличива­ясь разными притоками – они постепен­но теплеют. В самой голове таких ключей или родников живет форель, то есть пе­струшка, кутема и лох, или красуля; за ни­ми лошок, голец и налим. Потом появля­ются головль, плотва, окунь, щука и пе­скарь; далее – уклейки, ельцы, ерши, язи, судаки и жерихи, если вода велика; нако­нец – лещи, лини, карпии и караси. Неко­торые из поименованных пород, как-то: гольцы и караси, могут жить и водиться в водах самых холодных и самых теплых, в самых чистых и в самых грязных. Разуме­ется, точность такого порядка иногда на­рушается; но где же нет исключений от причин и обстоятельств местных. Итак, все породы рыб могут жить в одной и той же реке, если течение ее продолжитель­но, только одни выше, где вода холоднее и чище, а другие ниже, где вода теплее и мутнее: в этом убедиться нетрудно, иссле­довав течение какой-нибудь порядочной реки. В водополье вода везде одинакова: везде мутна и холодна, и рыба, обыкно­венно обитающая в теплой сравнитель­но воде, поднимается вверх до самых хо­лодных ключей; но при возвращении на­зад, если случайно что-нибудь захватит ее в таких местах, где вода для нее еще холод­на, или, наоборот, скатится она слишком низко, так что вода для нее окажется уже тепла, – рыба или поднимется выше, или опустится ниже, только непременно оты­щет сродную ей температуру. Если не мо­жет этого сделать в тот же год по причине прудовых затворов и решеток, то непре­менно сделает в следующую весну. Непреодолимость такого стремления к обычной температуре воды испытали многие охот­ники, пробуя развесть у себя в пруду те по­роды рыб, которые водились в той же са­мой реке, только несколько верст пониже. Все усилия оказывались бесполезными: сажали рыбу мелкую и крупную, днем и ночью, во все времена года, дер­жали сначала месяца по два в са­жалках, загороженных в том же пруду, – ничто не помогало. Вес­ной рыба поднималась вверх, так что ее ловили верст за пятнад­цать выше, и потом вся без остат­ка скатывалась вниз. Итак, оста­валось одно средство: заставить рыбу выметать икру в той самой воде, где назначалось жить ее по­томству, и оно иногда удавалось.

 

Я сейчас говорил о том, как иногда бывает трудно разводить некоторые породы рыб в такой воде, где прежде их не было; но зато сама рыба разводится не­постижимым образом даже в та­ких местах, куда ни ей самой, ни ее икре, кажется, попасть невоз­можно, как, например: в степ­ных озерах, лежащих на боль­шом расстоянии от рек, след­ственно не заливаемых никогда полою водою, и в озерах нагор­ных. Оренбургской губернии, в Стерлитамацком уезде, есть на реке Белой несколько отдельно друг от друга стоящих гор, очень высоких и видных с луговой сто­роны верст за сорок. Когда небо покрыто тучами, они живопис­но белеют на темном горизонте.

 

Не знаю, что теперь находит­ся на их вершинах, но лет пятьде­сят тому назад на двух из них бы­ли небольшие озера с чистою и холодною водою, и в одном озер­ке, кажется на горе Юрак-Тау, во­дились караси, а может быть, и другая рыба. Как они могли по­пасть туда – объяснить трудно. Я знал также один из так называ­емых в Оренбургской губернии провалов (круглые, более или менее глубокие ямы, имеющие фигуру воронки) в вершинах ре­ки Ика; этот провал с незапамят­ных времен, как и многие дру­гие, с весны сохранял долго снег, а летом был совершенно сух, так что в нем, сверху по бокам, росла лесная малина. Вдруг слышу, что он наполнился водою, а года че­рез два – что в воде завелись ка­раси: и в том и в другом явлении я удостоверился своими глазами. Повторяю мой вопрос: как могли попасть туда караси, когда озера с карасями, самые ближайшие, находились в пяти верстах от провала? Надобно допустить из­вестное предположение, что пти­ца (всего скорее чайка или воро­на), проглотив где-нибудь рыбью оплодотворенную икру, залетает потом в такие места, на такую во­ду, где прежде рыбы не водилось, выкидывает икру в своем помете и что пищеварительный сок пти­чьего желудка или зоба не лиша­ет эту икру способности вывесть из себя маленьких рыбок. Та­ким только образом можно объ­яснить появление рыбы на горе Юрак-Тау и в Икском провале, хо­тя я и должен признаться, что та­кое объяснение меня не вполне удовлетворяет.

 

Рыба имеет тонкий слух и острое зрение, особенно форель, но, кажется, рыба вообще боль­ше боится стука, чем вида че­ловека или животного, по край­ней мере скоро к ним привыка­ет; но к звуку она чувствительна до невероятности; звуком мож­но ее оглушить до беспамятства, чему служит доказательством всем известное глушение ры­бы ударами дубинки по тонко­му осеннему льду. Рыбаки зна­ют, что на рыбу сильно действу­ет самый слабый звук. Кому из них не случалось смирно стоять или сидеть близ закинутых удо­чек, ожидая крупной рыбы, и ви­деть, как мелкая, поднявшись вверх, покрывает и рябит всю поверхность воды около его на­плавков? Вдруг рыбак кашлянет или чихнет – и как брызги во все стороны рассыплются серебря­ные стайки мелких рыбок, точ­но мгновенный дождь спрыснул воду; то же делается от всякого внезапного звука или появления щуки, большого окуня, жериха и других хищных рыб.

 

     Почти все молодые рыб­ки, особенно некоторые из по­род не очень крупных, так краси­вы, или, лучше сказать, так мило­видны, резвы и чисты, что народ на юге России употребляет сло­во рыбка как слово ласки, неж­ности – в похвалу красоте и пре­лести девической. Оно нередко встречается в народных малорос­сийских песнях, в которых чув­ство любви если не так глубоко, не так серьезно, как в старинных песнях великорусских, зато неж­нее, эстетичнее, так сказать. В повести Гоголя «Майская ночь, или Утопленница» молодой ка­зак Левко, вызывая из хаты свою милую Галю разными нежными словами, между прочим говорит: «Сердце мое, рыбка моя, ожере­лье! Выгляни на меня. Просунь сквозь окошечко хоть белую руч­ку свою...» Для великорусского крестьянина это слишком нежно; но и он очень любит смотреть на всякую рыбу в воде, весело мель­кающую на поверхности, свер­кающую то серебряной, то золо­той чешуей своей, то радужными полосами; иногда тихо, незамет­но плывущую, иногда неподвиж­но стоящую в речной глубине!.. Ни один, от старого до малого, не пройдет мимо реки или пру­да, не поглядев, как гуляет воль­ная рыбка, и долго, не шевелясь, стоит иногда пешеход-крестья­нин, спешивший куда-нибудь за нужным делом, забывает на вре­мя свою трудовую жизнь и, на­клонясь над синим омутом, при­стально смотрит в темную глубь, любуясь на резвые движенья рыб, особенно, когда она играет и плещется, как она, всплыв на­верх, вдруг, крутым поворотом, погружается в воду, плеснув хво­стом и оставя вертящийся круг на поверхности, края которого, постепенно расширяясь, не вдруг сольются с спокойною гладью во­ды, или как она, одним только краешком спинного пера рассе­кая поверхность воды – стрелою пролетит прямо в одну какую-ни­будь сторону и следом за ней про­бежит длинная струя, которая, разделяясь на две, представляет странную фигуру расходящегося треугольника...

 

Нужно ли говорить после этого, что рыбак-охотник глядит на всякую рыбу еще с большею, особенною любовью, а на круп­ную и почему-нибудь редкую глядит с восхищением, с радост­ным трепетом сердца! Не охот­никам, может быть, покажут­ся смешны такие выражения; я не буду тем оскорбляться – я го­ворю охотникам, и они поймут меня! Каждый из них, достиг­нув старости, находит отраду в воспоминании того живого чув­ства, которое одушевляло его в молодости, когда с удочкой в ру­ке, забывая и сон, и усталость, страстно предавался он своей любимой охоте. Он, верно, с удо­вольствием вспоминает это зо­лотое время...

 

     И я помню его, как давниш­ний, сладкий и не совсем ясный сон; помню знойные полдни, бе­рег, заросший высокими, души­стыми травами и цветами, тень ольхи, дрожащую на воде, глубо­кий омут реки, молодого рыба­ка, прильнувшего к наклоненно­му над водою древесному пню, с повисшими вниз волосами, не­подвижно устремившего очаро­ванные глаза в темно-синюю, но ясную глубь... И сколько рыбы ки­пело в ней! Какие язи, голавли, окуни... И как замирало сердце юноши, как стеснялось дыханье...

 

     Давно уже это было, очень давно! Молодые охотники и те­перь испытывают то же, и дай бог им надолго сохранить это живое, невинное чувство страст­ного рыбака.

 


 

 С. Т. Аксаков (1791 – 1859)

Сергея Тимофеевича Аксакова, в первую очередь, знают и ценят как создателя удивительной сказки «Аленький цветочек», но для рыбо­ловов он, конечно, в первую очередь автор «Записок об ужении рыбы», вышедших в 1847 году. Будучи заяд­лым рыбаком и охотником, свой бо­гатейший опыт общения с природой он воплотил также в «За­писках ружейного охот­ника Оренбургской губер­нии» (1852) и «Рассказах и воспоминаниях охотника о разных охотах» (1855).

 

     Родился Сергей Ти­мофеевич в 1791 году в Уфе. Его отец, Тимофей Степанович, служил про­курором, мать, Мария Ни­колаевна, потомственная аристократка, была очень умна и начитана. Под ее влиянием Сергей рано ув­лекся литературой.

 

Детство Аксакова прошло в имении отца Ново-Аксаково Орен­бургской губернии. Он закончил Казанский университет и в 17 лет уехал в Петербург, где по­знакомился Г.Р. Державиным, А.С. Шишковым. В 1811 году Аксаков переезжает в Москву, где в 1812 году выходит его первая басня «Три канарейки». Дом Аксаковых стал в Москве очень популярным. На зна­менитые аксаковские «субботники» собирался весь цвет московской культуры и искусства. С весны 1832 года в дом Аксаковых вхож Н.В. Го­голь, который на протяжении всей жизни сохранил привязанность к этой семье.

 

     После смерти отца в 1837 году Аксаков приобретает именье Абрам­цево в 50-и верстах от Москвы. Здо­ровье его ухудшилось, зрение ослаб­ло настолько, что он уже с трудом может писать и диктует свои сочине­ния дочери Вере Сергеевне.

 

     В 1845 г. Аксакова захватывает замысел написать книгу о рыбалке. В 1846-м он заканчивает над ней работу и в 1847-м публикует под на­званием «Записки о рыбалке». Книга стала событием литературной жизни и заслужила единодушной одобрение литературной критики. В 1854 г. вы­ходит ее второе издание, а в 1856-м третье.

 

     Воодушевленный успехом Акса­ков принимается за написание книги об охоте. После трех лет напряжен­ной работы в 1852 г. книга «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» выходит из печати. Она также приобрела большую популяр­ность, отзывы критики были еще более одобрительные, чем на книгу о рыбалке. Среди прочих, замечатель­ную хвалебную рецензию написал И. С. Тургенев.

 

     Книги Аксакова о рыбалке и охо­те были очень необычны для своего времени. От обычных руководств их отличал, прежде всего, высокий художественный уровень текста. Каждая главка книги представляла собой законченное литературное произведение – очерк, посвященный какому-либо элементу рыболовного и охотничьего снаряжения, тому или иному виду рыбы или птицы. Книги изобиловали поэтичными пейзаж­ными зарисовками, меткими опи­саниями рыбьих и птичьих повадок. Но больше всего подкупала читателя особая авторская манера повество­вания, доверительная, основанная на богатом жизненном опыте, и личных воспоминаниях.

 

     В процессе работы над «Запи­сками ружейного охотника» Аксаков задумал издание ежегодного альма­наха: «Охотничьего сборника», и в 1853 году подал об этом ходатайство в Московский цензурный комитет. Проект издания был отклонен. При­чиной запрета послужила общая ре­путация семьи Аксаковых как нело­яльной к действующей власти. К тому же и на самого С. Т. Аксакова, как на налицо «неблагонамеренное», еще с начала 30-х годов было заведено и регулярно пополнялось личное дело в III Отделении.

 

     Пока продолжалась тяжба с Цен­зурным комитетом, Аксаков написал более полутора десятка очерков и мелких рассказов о разных видах охоты. В итоге, после окончательно­го запрета на издание альманаха, из готовых материалов им был состав­лен и в 1855 г. опубликован сборник: «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах».

 

     Аксаков и позже, почти до самой кончины, не оставлял этой своей из­любленной темы, изредка публикуя небольшие очерки: «Пояснительная заметка к „Уряднику сокольничья пути“« (1855), «Замечания и наблю­дения охотника брать грибы» (1856), «Несколько слов о раннем весеннем и позднем осеннем уженье» (1858) и др.

 К концу жизни Аксаков тяжело болел. Он умер в Москве 30 апреля 1859 года.

 

http://www.rybak-rybaka.ru/articles/888/20725/

 

Картина дня

наверх