Вулканы — Корякский и Авачинский с обширными голыми шлаковыми полями у подножия — остались позади. Постепенно я начинаю понимать, что значит идти пешком по Камчатке. Подъем на вулканы налегке — это праздник, это отдых, а повседневное движение — это, конечно, тоже праздник, но с более тяжелой работой.
Вулкан Зубчатка, Кроноцкий заповедник. 
Лавовые останцы у подножия вулкана Малый Семячик.
«По шлаковым полям идти легко, по березовому криволесью — неплохо, а вот по стланику… Возьми запасные штаны, изорвутся» — эти
слова-напутствие заслуженного мастера спорта по туризму Владимира Дмитриевича Тихомирова как нельзя более точно характеризовали путь по Камчатке. Большую часть пути приходится идти долинами речек и ручьев, крутые склоны которых сплошь покрыты кустами стланика. В лазании сквозь стланики заключается, пожалуй, самая большая трудность пешего путешествия по Камчатке.
Берега камчатских рек часто покрыты зарослями стлаников.
Итак, передо мной встает густая стена стволов и веток. Кусты ольховые, кусты кедровые. Прохода нет — кажется неискушенному путнику. И отчасти он прав, потому что этот проход ты постоянно должен создавать себе сам. Нужно с силой раздвигать стволы руками, перелезать через них, протискивать тело сквозь искривленные пружинящие ветви. Стволы, расползающиеся вдоль земли, приходится поминутно перешагивать, следить за тем, чтобы ноги не соскальзывали слишком глубоко, нащупывать ими опору на ветвях. Если прибавить к этому обычное старенькое нетелескопическое спиннинговое удилище, слегка торчащее из рюкзака, цепляющееся за все и вся, вы получите первое приблизительное представление о моих ощущениях в этой живой изгороди. Но я не выкидывала свое орудие ловли, хотя иногда мне приходилось ползти под стволами по-пластунски, держа удилище в руках. На пути пользуешься и руслами маленьких ручейков, которые сверху обычно покрыты зарослями густой высокой травы. Да еще какой! Мощные, сочные стебли огромных растений с большими пальчатыми листьями полностью закрывают обзор. Шеломайник — так называют на Камчатке заросли таволги камчатской, борщевика и других высоких трав. Настоящие травяные джунгли! Напитанные влагой стебли хрустят под ногами. Собственно, что под ногами — не видно, идешь наощупь. Иногда приходится сбрасывать рюкзак и налегке тропить «лыжню» в шеломайнике, когда он заполняет собой весь свободный объем между стволами стланика, а затем по проторенной дороге возвращаться за грузом. Далеко впереди в бинокль вижу медведя, идущего от моего склона к зарослям тальника у реки. Меня тоже тянет к речке — может быть, там уже появилась рыба. Я так надеюсь на нее! В изнеможении скидываю рюкзак и бреду к реке — для экономии продуктов первую неделю я шла без обедов. В бинокль разглядела крупные всплески. Ага! Вот как рыба идет на нерест! «Сия рыба вверх по рекам идет с таким стремлением, что перед ней вал поднимается, который усмотря камчадалы издали бросаются в лодки и сети кидают». Наконец подхожу к реке и сквозь прозрачную спокойную воду вижу — рыбы нет! А всплески, что я приняла за рыбьи, производили утки с выводком утят… Вот обидно! Решаю остановиться на холмике у кустов кедрового стланика — это отличные дрова. Ставлю палатку. Все делаю с трудом, преодолевая себя. Неужели уже накопилась усталость? После скудной еды отправляюсь на промысел: я все-таки заметила, что чайки ловили что-то в озере, пикируя на воду. В озере-старице поймалась одна малютка, немного длиннее блесны — еле крючок во рту поместился. И все, дальнейший клев как отрезало. Уха из одной рыбешки меньше ладошки. Неудачную рыбалку компенсирует величественный вид гор передо мною. Цирк вулкана Дзензур темно-оранжевый, он освещен лучами заходящего солнца… Наконец-то я спускаюсь вниз к реке Жупанова. Река большая, нерестовая, в ней должна быть рыба. Светлый березовый лес покрывает склоны. Часто пользуюсь проделанными в траве туннелями — следами прохода медведей. Встречаю их примятые лежки, кучи помета, развороченные розетки сочных борщевиков, но самих косолапых пока не вижу, и особенно этот факт меня не расстраивает. Медленно передвигаясь, собираю ягоды жимолости, ем — веду себя как заправский медведь. А вот и он, легок на помине, пасется метрах в пятидесяти от меня. Отмечаю это, но остаюсь как бы отстраненной от этого события, вроде как нет меня здесь. Мне совсем не страшно — на полянке да при солнечном свете! Тихонько обхожу медведя, оставаясь незамеченной. И вскоре вступаю в сумрачное прибрежное царство высоких стволов ольхи и густого шеломайника. Его бороздят мощные, хорошо утрамбованные медвежьи тропы. Попадись одна из них где-нибудь в Подмосковье, непременно вскоре бы вывела к дачным участкам. Вдыхаю густые ароматы полуразложившихся рыбьих голов, медвежьего помета, жирного речного ила. Вот здесь, в этом зеленом полумраке, столкнуться с медведем мне уже представляется событием страшным. Тут и там натыкаюсь на остатки медвежьих трапез — крупные головы рыб. Преодолев прибрежную полосу зарослей, выхожу на берег, к кромке воды. Вот она, река!
Широкая нерестовая река — серьезная преграда на пути пешехода.
Глубокая 100-метровая водная преграда катит передо мной свои мощные воды. Целые стада крупных рыб, поблескивая боками в прозрачной воде, упрямо идут вперед, преодолевая сильное течение. Мысль о том, как я буду переправляться через реку, меня пока даже не тревожит. Как поймать рыбу?! Этот вопрос становится жизненно необходимым, когда у вас 8 кг продуктов на полтора месяца. Берег реки ровный, без заливчиков, но я прямо здесь бросаю рюкзак и, вспоминая наставления о бесполезности ловли на блесну, моментально налаживаю сеть. Закладываю камешки-грузила в специально пришитые к нижнему краю сети мешочки. Меня нисколько не смущает то, что сетью я никогда раньше не ловила рыбу. Я знаю, что сеть надо закрепить на колу. Однако срезанный кол не втыкается, да и сильное течение просто кладет сеть на дно. Тогда я сама захожу по пояс в реку и, уподобляясь колу, держу сеть. Мои ноги быстро немеют в ледяной воде, рыбины же уверенно оплывают снасть. Не поймать рыбу! Это же самое страшное! В отчаянии я бреду вдоль берега, залезаю на склоненную иву. Вот она, рыба, под рукой, а попробуй возьми…
Стаи рыб упрямо идут вверх по течению крупных рек.
Голод затмевает все разумные мысли, я завороженно гляжу на почти метровых полосатых рыбин в красивом брачном наряде (это кета), окрестив их тигрицами, безуспешно пытаюсь прибить их камнем. Все стадии превращения обезьяны в Homo sapiens проносятся во мне. Наконец, догадываюсь, что в месте впадения ручья в реку должен быть омуток. Пробегаю еще немного вдоль берега. Так и есть! Не дойдя 10 м до устья маленького притока, спугиваю некрупного, видимо молодого, медведя, ловившего здесь рыбу. Он с треском убегает от меня в кусты. Я в таком отчаянии от того, что не могу поймать рыбу, что никак не реагирую на косолапого. Еще пара шагов вперед — в устье неглубокого ручья медленно ходит стадо красной рыбы! Она действительно красная — красная снаружи, целиком! Это нерка в брачном одеянии. Она будет моей! Перегораживаю ручей сеткой и, точно сачком, подцепляю свою первую рыбину. Икра капает на руки, спешно слизываю ее языком. Это, к сожалению, остатки. Основную массу икринок рыба уже отметала. Тут же вылавливаю еще одну рыбину, чтобы засолить ее на завтра. Потом варю уху и компот из жимолости. Во время сытной трапезы, как по телевизору, на другом берегу реки мне «показывают» медведя. Он идет себе вдоль бережка, озирается, поводит носом, чует ли меня? В воду не лезет, обходит прижимаясь по берегу. Вылезает на кусты кедрача над водой, долго высматривает рыбу. Ведет себя точно как я, когда не знала, как поймать рыбу. Вот перед ним с криком убегают потревоженные утки.
Когда рыба идет на нерест, медведи проводят у реки круглые сутки.
Медведь встает на задние лапы, смотрит им вслед, снова опускается на четвереньки. Ставлю палатку недалеко от ручья, растоптав в шеломайнике площадку. Бултыхается, чмокает рыба, шумит ручей. В сумерках затрещали кусты — медведь пришел на рыбалку. А я уже не боюсь медведей. Я такая же. Я среди них… С утра меня посещает удивительное забытое чувство — есть не хочется! Теперь, когда я насытилась, пришло время серьезно подумать о переправе. Экспериментирую, пробую поплавать, но меня не хватает и на минуту — ледяная вода пробкой выталкивает на берег. Остается последняя надежда — вброд через Дзендзур, приток реки Жупанова, и дальше вверх по течению, пока не смогу переправиться через нее саму. Да, так я уклоняюсь от интересного маршрута, от Карымской группы вулканов, но что делать, посмотрим, что будет впереди… Дзендзур в устье шириной 40 м, перекаты здесь быстрые, мощные. По валам оцениваю, что может залить выше пояса и даже сбить струей. В одиночку переходить страшно, но другого выхода нет. «Самое опасное на Камчатке — это броды, — вспоминаю я напутствия бывалого туриста, — мы бродили стеночкой, взявшись за руки, а как ты будешь переходить реки — не знаю. Нет, в одиночку — это несерьезно…» Я прошла вдоль реки немного выше в надежде отыскать брод понадежнее, но тщетно. Вверху Дзендзур был зажат крутыми склонами и становился уже мощнее. Решаю одеться теплее, чтобы не сразу заледенеть. Рюкзак привязываю к леске, а катушку кладу в нагрудный карман штормовки: если придется рюкзак скидывать и выбираться самой, то, может, рюкзак далеко не уплывет, и я потом вытяну его за леску. Срезаю кол для переправы, снимаю болотники, надеваю ботинки. В красках представляю себе картинки, как меня несет на камни. Мне известно, что значит тонуть, когда от ледяной воды сводит грудные мышцы и трудно сделать вдох. Собираясь с духом, напоследок иду попастись немного в кустах сладкой жимолости. И тут в просвете кустов мелькает что-то красное. Какой особенный, яркий медведь, думаю я, двигаясь навстречу необычному пятну. Но меня ожидает чудо! В устье Дзендзура на катамаранах и рафтах, появившихся внезапно, словно по щучьему велению, люди ловят рыбу, размахивая спиннингами. Моему потрясению нет предела: увидеть здесь людей — предугадать такое не мог никто! Река шумит, и я отчаянно жестикулирую, боясь, что сейчас «видение» рассеется. Рыболовы взялись за бинокли, заметили меня. Один катамаран подплывает ко мне. Ошарашенно разговариваю с Володей, гидом. Он потрясен не меньше моего. Оказалось, это группа иностранцев — первая и, видимо, последняя в этом сезоне на реке Жупанова! Ее забросили в верховья реки на вертолете. Невольно думаю о том, что не случайно я четверо суток не могла улететь в Петропавловск… Наши ребята показывают мне, как легко можно ловить рыбу «на подцеп»: на конец толстой лески привязывают грузило, а чуть выше — тройник.
Голец безотказно брал на крупную вращающуюся блесну.
Снасть закидывают в стаю и дергают: какая-нибудь рыбка да зацепится. Меня одаривают отличными блеснами, фальшфейером для защиты от медведей, угощают пряниками и соком. Переправив меня на другой берег, Володя предупреждает, чтобы я была поосторожнее: недавно он видел тут неподалеку мамашу с медвежатами. Машу вслед удаляющейся группе. Разделав свежепойманную нерку и засолив ее, выступаю в путь. Чтобы не встретиться с медведицей у берега реки, лезу круто вверх по склону, сплошь заросшему кедровым стлаником, рывками продирая рюкзак. Тяжело. Падаю на ветки, как на пружинный матрас, и отдыхаю, разглядывая в «окошечко» стланиковых веток далекую снежную вершину вулкана Жупановский. Тут замечаю, что спиннинг потерялся. Обидно… Отыскать его в жутких сплетениях стлаников немыслимо, но я, понимая, что спиннинг безнадежно потерян, почему-то иду назад. Кругом безучастная сплошная стланиковая стена. Невозможно проследить свой путь в этом буреломе. Но меня снова ждет чудо! Я каким-то образом, не задумываясь, через сотню метров выхожу прямиком к утерянной иголке в стоге сена! Забегая вперед, скажу, что на речке Кроноцкой, чуть ниже одноименного озера, он мне очень пригодился. Красная рыба не могла подняться туда из моря — ее не пускали мощные пороги, но зато там хорошо ловились на блесну гольцы. В сумерках ко мне подходит медведь, его не пугает запах еще дымящегося костерка, лишь у самой палатки, учуяв меня, он галопом убегает прочь. Вскоре по тропе, но уже с противоположной стороны, подходит другой медведь и тоже убегает. Теперь они знают, что я здесь, и уже не подойдут. С этой мыслью и засыпаю, сморенная дикой усталостью. Медвежья тропа петляет вдоль реки средь ольховых деревьев и кустарника, в травяных джунглях. Но продвижение по ней не является легкой прогулкой: частые перелезания через поваленные стволы или проползания под ними на коленях все время напоминают о преимуществах медведей. Отмечаю, что мне не удается пройти человеческим шагом и десятка метров — настолько часты препятствия. Но зато теперь у меня много сил, запас рыбы «греет»; частенько вытаскиваю из рюкзака засоленную нерку и перекусываю. Снова ставлю палатку у тропы. На этот раз в сумерках ко мне приходит очень упрямый зверь. Вот он ломится среди кустов; свищу ему. Но он долго не хочет обходить палатку — затих на некоторое время и снова ходит вокруг. Трещит в кустах, словно веником бьет, раскачивает ветви, злится — не хочется ему в дебри лезть. Мне страшно даже зажечь свечку, чтобы не нарушить хрупкого природного равновесия. Запеваю мишке ласковую колыбельную песенку. Он все еще рядом, сильно трещит ломаемыми ветвями. Сжимаю в руках фальш-фейер. Медленно, недовольно мишка все-таки удаляется. Нет, все же днем медведи не страшны. А сейчас — не знаю… Скорей бы в горные тундры, там хоть и холоднее, чем в приречных зарослях, зато обзор хороший. После этого случая я больше не забывала, кто здесь хозяин, и благоразумно ставила палатку не ближе 30 м от медвежьей тропы… Проснувшись, бегу под откос к речке, чтобы добыть свежий завтрак. Шумит порог, медведь, ведущий здесь азартную ловлю рыбы, не слышит меня и испуганно шарахается прямо в воду от неожиданно появившегося в десятиметровой близости человека. Быстро форсировав речку, косолапый удивительно ловко прошмыгивает вверх по склону под сплошными зарослями стланика. Потом останавливается, привстает на задние лапы и, раздвинув кусты, бросает на меня обиженный взгляд. «Извини, мишка, я тоже голодная!» Макушки стланика колышутся в ответ, отмечая путь удаляющегося зверя. Хочу продегустировать кету, опускаю блесну на дно и жду, когда над ней пройдет желанная добыча. Пропускаю вереницу горбуш. «Хотя сия рыба вкусом не худа, однако жители от довольства лучшей имеют оную в таком презрении, что запасают токмо собакам на корм». Пара минут ожидания, стремительный рывок лески, и подцепленная за бок полосатая рыбина становится жертвой двуногой ненасытной хищницы.
Выбившаяся из сил кета, которая проделала тяжелый путь, — не самая вкусная, но доступная пища.
Выбившаяся из сил кета, которая проделала тяжелый путь, — не самая вкусная, но доступная пища.
Однако мясо этой кеты жесткое и невкусное — рыба обессилела, пройдя такой длинный и тяжелый путь против течения. Икра почти вся выметана, на теле рыбы видны начальные следы разложения — белые некрозные пятна. Живой мертвец. Тела рыб, не съеденных медведями, пополнят запасы органики рек, послужат кормом для микроорганизмов, которые в свою очередь будут питать мальков. Горбуша здесь идет по реке с заметно торчащим из воды горбом — это самцы. На «подцеп» их поймать проще всего — за горб легко цепляется тройник. Но я отпускаю их, мне для еды нужны более мягкие самочки. Впереди уже видна чистая тундра. Река здесь совсем обмелела, спокойно перехожу вброд, срезая петли, и вижу сразу трех медведей, охотящихся в разных точках. По возможности огибаю их так, что они меня не замечают. Прощайте, медведи, рыбы, прощай сытая жизнь, тепло прибрежных зарослей! Впереди меня ждут горная тундра с вулканами, снежники, ночной холод и густая дневная мошкара...
Берега камчатских рек часто покрыты зарослями стлаников. Итак, передо мной встает густая стена стволов и веток. Кусты ольховые, кусты кедровые. Прохода нет — кажется неискушенному путнику. И отчасти он прав, потому что этот проход ты постоянно должен создавать себе сам. Нужно с силой раздвигать стволы руками, перелезать через них, протискивать тело сквозь искривленные пружинящие ветви. Стволы, расползающиеся вдоль земли, приходится поминутно перешагивать, следить за тем, чтобы ноги не соскальзывали слишком глубоко, нащупывать ими опору на ветвях. Если прибавить к этому обычное старенькое нетелескопическое спиннинговое удилище, слегка торчащее из рюкзака, цепляющееся за все и вся, вы получите первое приблизительное представление о моих ощущениях в этой живой изгороди. Но я не выкидывала свое орудие ловли, хотя иногда мне приходилось ползти под стволами по-пластунски, держа удилище в руках. На пути пользуешься и руслами маленьких ручейков, которые сверху обычно покрыты зарослями густой высокой травы. Да еще какой! Мощные, сочные стебли огромных растений с большими пальчатыми листьями полностью закрывают обзор. Шеломайник — так называют на Камчатке заросли таволги камчатской, борщевика и других высоких трав. Настоящие травяные джунгли! Напитанные влагой стебли хрустят под ногами. Собственно, что под ногами — не видно, идешь наощупь. Иногда приходится сбрасывать рюкзак и налегке тропить «лыжню» в шеломайнике, когда он заполняет собой весь свободный объем между стволами стланика, а затем по проторенной дороге возвращаться за грузом. Далеко впереди в бинокль вижу медведя, идущего от моего склона к зарослям тальника у реки. Меня тоже тянет к речке — может быть, там уже появилась рыба. Я так надеюсь на нее! В изнеможении скидываю рюкзак и бреду к реке — для экономии продуктов первую неделю я шла без обедов. В бинокль разглядела крупные всплески. Ага! Вот как рыба идет на нерест! «Сия рыба вверх по рекам идет с таким стремлением, что перед ней вал поднимается, который усмотря камчадалы издали бросаются в лодки и сети кидают». Наконец подхожу к реке и сквозь прозрачную спокойную воду вижу — рыбы нет! А всплески, что я приняла за рыбьи, производили утки с выводком утят… Вот обидно! Решаю остановиться на холмике у кустов кедрового стланика — это отличные дрова. Ставлю палатку. Все делаю с трудом, преодолевая себя. Неужели уже накопилась усталость? После скудной еды отправляюсь на промысел: я все-таки заметила, что чайки ловили что-то в озере, пикируя на воду. В озере-старице поймалась одна малютка, немного длиннее блесны — еле крючок во рту поместился. И все, дальнейший клев как отрезало. Уха из одной рыбешки меньше ладошки. Неудачную рыбалку компенсирует величественный вид гор передо мною. Цирк вулкана Дзензур темно-оранжевый, он освещен лучами заходящего солнца… Наконец-то я спускаюсь вниз к реке Жупанова. Река большая, нерестовая, в ней должна быть рыба. Светлый березовый лес покрывает склоны. Часто пользуюсь проделанными в траве туннелями — следами прохода медведей. Встречаю их примятые лежки, кучи помета, развороченные розетки сочных борщевиков, но самих косолапых пока не вижу, и особенно этот факт меня не расстраивает. Медленно передвигаясь, собираю ягоды жимолости, ем — веду себя как заправский медведь. А вот и он, легок на помине, пасется метрах в пятидесяти от меня. Отмечаю это, но остаюсь как бы отстраненной от этого события, вроде как нет меня здесь. Мне совсем не страшно — на полянке да при солнечном свете! Тихонько обхожу медведя, оставаясь незамеченной. И вскоре вступаю в сумрачное прибрежное царство высоких стволов ольхи и густого шеломайника. Его бороздят мощные, хорошо утрамбованные медвежьи тропы. Попадись одна из них где-нибудь в Подмосковье, непременно вскоре бы вывела к дачным участкам. Вдыхаю густые ароматы полуразложившихся рыбьих голов, медвежьего помета, жирного речного ила. Вот здесь, в этом зеленом полумраке, столкнуться с медведем мне уже представляется событием страшным. Тут и там натыкаюсь на остатки медвежьих трапез — крупные головы рыб. Преодолев прибрежную полосу зарослей, выхожу на берег, к кромке воды. Вот она, река!
Широкая нерестовая река — серьезная преграда на пути пешехода. Глубокая 100-метровая водная преграда катит передо мной свои мощные воды. Целые стада крупных рыб, поблескивая боками в прозрачной воде, упрямо идут вперед, преодолевая сильное течение. Мысль о том, как я буду переправляться через реку, меня пока даже не тревожит. Как поймать рыбу?! Этот вопрос становится жизненно необходимым, когда у вас 8 кг продуктов на полтора месяца. Берег реки ровный, без заливчиков, но я прямо здесь бросаю рюкзак и, вспоминая наставления о бесполезности ловли на блесну, моментально налаживаю сеть. Закладываю камешки-грузила в специально пришитые к нижнему краю сети мешочки. Меня нисколько не смущает то, что сетью я никогда раньше не ловила рыбу. Я знаю, что сеть надо закрепить на колу. Однако срезанный кол не втыкается, да и сильное течение просто кладет сеть на дно. Тогда я сама захожу по пояс в реку и, уподобляясь колу, держу сеть. Мои ноги быстро немеют в ледяной воде, рыбины же уверенно оплывают снасть. Не поймать рыбу! Это же самое страшное! В отчаянии я бреду вдоль берега, залезаю на склоненную иву. Вот она, рыба, под рукой, а попробуй возьми…
Стаи рыб упрямо идут вверх по течению крупных рек. Голод затмевает все разумные мысли, я завороженно гляжу на почти метровых полосатых рыбин в красивом брачном наряде (это кета), окрестив их тигрицами, безуспешно пытаюсь прибить их камнем. Все стадии превращения обезьяны в Homo sapiens проносятся во мне. Наконец, догадываюсь, что в месте впадения ручья в реку должен быть омуток. Пробегаю еще немного вдоль берега. Так и есть! Не дойдя 10 м до устья маленького притока, спугиваю некрупного, видимо молодого, медведя, ловившего здесь рыбу. Он с треском убегает от меня в кусты. Я в таком отчаянии от того, что не могу поймать рыбу, что никак не реагирую на косолапого. Еще пара шагов вперед — в устье неглубокого ручья медленно ходит стадо красной рыбы! Она действительно красная — красная снаружи, целиком! Это нерка в брачном одеянии. Она будет моей! Перегораживаю ручей сеткой и, точно сачком, подцепляю свою первую рыбину. Икра капает на руки, спешно слизываю ее языком. Это, к сожалению, остатки. Основную массу икринок рыба уже отметала. Тут же вылавливаю еще одну рыбину, чтобы засолить ее на завтра. Потом варю уху и компот из жимолости. Во время сытной трапезы, как по телевизору, на другом берегу реки мне «показывают» медведя. Он идет себе вдоль бережка, озирается, поводит носом, чует ли меня? В воду не лезет, обходит прижимаясь по берегу. Вылезает на кусты кедрача над водой, долго высматривает рыбу. Ведет себя точно как я, когда не знала, как поймать рыбу. Вот перед ним с криком убегают потревоженные утки.
Когда рыба идет на нерест, медведи проводят у реки круглые сутки. Медведь встает на задние лапы, смотрит им вслед, снова опускается на четвереньки. Ставлю палатку недалеко от ручья, растоптав в шеломайнике площадку. Бултыхается, чмокает рыба, шумит ручей. В сумерках затрещали кусты — медведь пришел на рыбалку. А я уже не боюсь медведей. Я такая же. Я среди них… С утра меня посещает удивительное забытое чувство — есть не хочется! Теперь, когда я насытилась, пришло время серьезно подумать о переправе. Экспериментирую, пробую поплавать, но меня не хватает и на минуту — ледяная вода пробкой выталкивает на берег. Остается последняя надежда — вброд через Дзендзур, приток реки Жупанова, и дальше вверх по течению, пока не смогу переправиться через нее саму. Да, так я уклоняюсь от интересного маршрута, от Карымской группы вулканов, но что делать, посмотрим, что будет впереди… Дзендзур в устье шириной 40 м, перекаты здесь быстрые, мощные. По валам оцениваю, что может залить выше пояса и даже сбить струей. В одиночку переходить страшно, но другого выхода нет. «Самое опасное на Камчатке — это броды, — вспоминаю я напутствия бывалого туриста, — мы бродили стеночкой, взявшись за руки, а как ты будешь переходить реки — не знаю. Нет, в одиночку — это несерьезно…» Я прошла вдоль реки немного выше в надежде отыскать брод понадежнее, но тщетно. Вверху Дзендзур был зажат крутыми склонами и становился уже мощнее. Решаю одеться теплее, чтобы не сразу заледенеть. Рюкзак привязываю к леске, а катушку кладу в нагрудный карман штормовки: если придется рюкзак скидывать и выбираться самой, то, может, рюкзак далеко не уплывет, и я потом вытяну его за леску. Срезаю кол для переправы, снимаю болотники, надеваю ботинки. В красках представляю себе картинки, как меня несет на камни. Мне известно, что значит тонуть, когда от ледяной воды сводит грудные мышцы и трудно сделать вдох. Собираясь с духом, напоследок иду попастись немного в кустах сладкой жимолости. И тут в просвете кустов мелькает что-то красное. Какой особенный, яркий медведь, думаю я, двигаясь навстречу необычному пятну. Но меня ожидает чудо! В устье Дзендзура на катамаранах и рафтах, появившихся внезапно, словно по щучьему велению, люди ловят рыбу, размахивая спиннингами. Моему потрясению нет предела: увидеть здесь людей — предугадать такое не мог никто! Река шумит, и я отчаянно жестикулирую, боясь, что сейчас «видение» рассеется. Рыболовы взялись за бинокли, заметили меня. Один катамаран подплывает ко мне. Ошарашенно разговариваю с Володей, гидом. Он потрясен не меньше моего. Оказалось, это группа иностранцев — первая и, видимо, последняя в этом сезоне на реке Жупанова! Ее забросили в верховья реки на вертолете. Невольно думаю о том, что не случайно я четверо суток не могла улететь в Петропавловск… Наши ребята показывают мне, как легко можно ловить рыбу «на подцеп»: на конец толстой лески привязывают грузило, а чуть выше — тройник.
Голец безотказно брал на крупную вращающуюся блесну. Снасть закидывают в стаю и дергают: какая-нибудь рыбка да зацепится. Меня одаривают отличными блеснами, фальшфейером для защиты от медведей, угощают пряниками и соком. Переправив меня на другой берег, Володя предупреждает, чтобы я была поосторожнее: недавно он видел тут неподалеку мамашу с медвежатами. Машу вслед удаляющейся группе. Разделав свежепойманную нерку и засолив ее, выступаю в путь. Чтобы не встретиться с медведицей у берега реки, лезу круто вверх по склону, сплошь заросшему кедровым стлаником, рывками продирая рюкзак. Тяжело. Падаю на ветки, как на пружинный матрас, и отдыхаю, разглядывая в «окошечко» стланиковых веток далекую снежную вершину вулкана Жупановский. Тут замечаю, что спиннинг потерялся. Обидно… Отыскать его в жутких сплетениях стлаников немыслимо, но я, понимая, что спиннинг безнадежно потерян, почему-то иду назад. Кругом безучастная сплошная стланиковая стена. Невозможно проследить свой путь в этом буреломе. Но меня снова ждет чудо! Я каким-то образом, не задумываясь, через сотню метров выхожу прямиком к утерянной иголке в стоге сена! Забегая вперед, скажу, что на речке Кроноцкой, чуть ниже одноименного озера, он мне очень пригодился. Красная рыба не могла подняться туда из моря — ее не пускали мощные пороги, но зато там хорошо ловились на блесну гольцы. В сумерках ко мне подходит медведь, его не пугает запах еще дымящегося костерка, лишь у самой палатки, учуяв меня, он галопом убегает прочь. Вскоре по тропе, но уже с противоположной стороны, подходит другой медведь и тоже убегает. Теперь они знают, что я здесь, и уже не подойдут. С этой мыслью и засыпаю, сморенная дикой усталостью. Медвежья тропа петляет вдоль реки средь ольховых деревьев и кустарника, в травяных джунглях. Но продвижение по ней не является легкой прогулкой: частые перелезания через поваленные стволы или проползания под ними на коленях все время напоминают о преимуществах медведей. Отмечаю, что мне не удается пройти человеческим шагом и десятка метров — настолько часты препятствия. Но зато теперь у меня много сил, запас рыбы «греет»; частенько вытаскиваю из рюкзака засоленную нерку и перекусываю. Снова ставлю палатку у тропы. На этот раз в сумерках ко мне приходит очень упрямый зверь. Вот он ломится среди кустов; свищу ему. Но он долго не хочет обходить палатку — затих на некоторое время и снова ходит вокруг. Трещит в кустах, словно веником бьет, раскачивает ветви, злится — не хочется ему в дебри лезть. Мне страшно даже зажечь свечку, чтобы не нарушить хрупкого природного равновесия. Запеваю мишке ласковую колыбельную песенку. Он все еще рядом, сильно трещит ломаемыми ветвями. Сжимаю в руках фальш-фейер. Медленно, недовольно мишка все-таки удаляется. Нет, все же днем медведи не страшны. А сейчас — не знаю… Скорей бы в горные тундры, там хоть и холоднее, чем в приречных зарослях, зато обзор хороший. После этого случая я больше не забывала, кто здесь хозяин, и благоразумно ставила палатку не ближе 30 м от медвежьей тропы… Проснувшись, бегу под откос к речке, чтобы добыть свежий завтрак. Шумит порог, медведь, ведущий здесь азартную ловлю рыбы, не слышит меня и испуганно шарахается прямо в воду от неожиданно появившегося в десятиметровой близости человека. Быстро форсировав речку, косолапый удивительно ловко прошмыгивает вверх по склону под сплошными зарослями стланика. Потом останавливается, привстает на задние лапы и, раздвинув кусты, бросает на меня обиженный взгляд. «Извини, мишка, я тоже голодная!» Макушки стланика колышутся в ответ, отмечая путь удаляющегося зверя. Хочу продегустировать кету, опускаю блесну на дно и жду, когда над ней пройдет желанная добыча. Пропускаю вереницу горбуш. «Хотя сия рыба вкусом не худа, однако жители от довольства лучшей имеют оную в таком презрении, что запасают токмо собакам на корм». Пара минут ожидания, стремительный рывок лески, и подцепленная за бок полосатая рыбина становится жертвой двуногой ненасытной хищницы.
Выбившаяся из сил кета, которая проделала тяжелый путь, — не самая вкусная, но доступная пища.
Выбившаяся из сил кета, которая проделала тяжелый путь, — не самая вкусная, но доступная пища. Однако мясо этой кеты жесткое и невкусное — рыба обессилела, пройдя такой длинный и тяжелый путь против течения. Икра почти вся выметана, на теле рыбы видны начальные следы разложения — белые некрозные пятна. Живой мертвец. Тела рыб, не съеденных медведями, пополнят запасы органики рек, послужат кормом для микроорганизмов, которые в свою очередь будут питать мальков. Горбуша здесь идет по реке с заметно торчащим из воды горбом — это самцы. На «подцеп» их поймать проще всего — за горб легко цепляется тройник. Но я отпускаю их, мне для еды нужны более мягкие самочки. Впереди уже видна чистая тундра. Река здесь совсем обмелела, спокойно перехожу вброд, срезая петли, и вижу сразу трех медведей, охотящихся в разных точках. По возможности огибаю их так, что они меня не замечают. Прощайте, медведи, рыбы, прощай сытая жизнь, тепло прибрежных зарослей! Впереди меня ждут горная тундра с вулканами, снежники, ночной холод и густая дневная мошкара...
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------Мой путь лежит к Карымской группе вулканов. Полосы стланика сменяются голыми распадками ручьев, участками ерниковой тундры. Поскальзываясь и петляя, точно пьяная, по снежнику выхожу на седловину горы. С перевала взору утомленного путника открывается правильный серый конус Карымского вулкана и 4-километровое озеро-чаша у подножия.
Палатка моя стоит в 7 см от воды, от глади круглого Карымского озера, в котором четким силуэтом отражается правильный, даже слишком, конус одноименного вулкана. Так рисуют вулканы дети. А безветрие такое, что, если перевернуть картинку, не отличишь, где действительно небо, а где вода. Мне говорили, что здесь я могу встретить карымских вулканологов. Я на озере, но никаких примет присутствия людей нет и в помине. Вон недалеко по берегу разгуливает медведь. В маленьком полуразрушенном балке у озера нахожу лишь соль. Наверное, люди не работают здесь в этом году. Но, обойдя пол-озера, недалеко от истока Карымской речки я неожиданно натыкаюсь на набитую тропу и, преодолев полосу стланика, оказываюсь на ровном заболоченном поле, у подножия красавца вулкана, и посреди него вижу огромный яркоокрашенный двухэтажный дом. Прибавляю скорость и как раз успеваю на ужин к вулканологам, которых лишь три дня назад забросили сюда на вертолете. Опять мне повезло!
— И ты, что, правда ела сырую нерку?! — из всех моих рассказов этот факт особенно поражает воображение слушателей.
— Ела… Посолила и на следующий день ела. Молосольную. А что? Я такую рыбу очень люблю.
— И ничего не было?
— Ничего…
— И икру сырую?
— Ну да.
Оказывается, нерку выдерживают соленой 40 дней, и лишь потом ее можно есть. В противном случае существует большая вероятность подхватить кишечную инфекцию с высокой температурой, диареей и другими прелестями. Как хорошо, что я этого не знала, а то бы и вправду могла заболеть. Икру тоже рекомендуется заливать теплым соляным раствором и выдерживать хотя бы пять минут перед употреблением.
На следующий день с вулканологами поднимаемся на вулкан. Под ногами то мелкий шлак, то застывшие куски лавы, легко крошащиеся на куски. Ноги утопают выше щиколотки, все ползет вниз. Крутизна склона приближается к 45є. Подниматься проще тому, кто легче, кто меньше вязнет в шлаках, — мальчишка-подросток с вершины уже радостно машет нам руками. Ближе к вершине земля и камешки обжигают, когда вцепляешься в них пальцами. Гора живет и дышит. Добираюсь до края кратера, он правильным конусом уходит вниз. По стенам его дымят фумаролы. За кратером Карымского вулкана полукруглым амфитеатром высится его ближайший сосед — полуразрушенный вулкан Двор. И в нижней пологой части горы, и по краям кратера встречаются огромные бомбы — растресканные каменюки в рост человека и больше, словно полураздавленные ядра лесных орешков, — во время извержения эти громады спокойненько выплевывал вулкан.
Следующим объектом моего восхождения становится вулкан Малый Семячик. У подножия выхожу на лавовые поля и попадаю в окружение сказочных каменных великанов. Вокруг безжизненное безмолвие, лишь серо-коричневые глыбы застывшей лавы самой причудливой формы да ровным ковром мелкий шлак между ними. Наверху, почти у вершины, навстречу мне ползет едкий запах сернистых испарений, даже начинает щипать моя растресканная губа. Поднимаюсь к провалу кратера. Мне открываются желто-красно-серые полосатые обрывы противоположной стенки кратера и… о, чудо! Ослепительное молочно-голубое, почти синее, яркое озеро серной кислоты полукилометрового диаметра на 200-метровой глубине провала кратера. Цвет разведенной кислоты настолько необычен, что кажется, такого в природе не существует.
Еще несколько дней пути, и я вступаю на территорию Кроноцкого заповедника. За одним из горных отрогов гудит, как самолет, и выдает белый пар мощный серный источник. Взору открываются желто-оранжево белые, начисто лишенные растительности склоны. Это вулкан Бурлящий, и в его кратере, представляющем собой разлом породы на склоне, сосредоточено много серных источников — все пространство испещрено небольшими дырками, из которых идут пары. Сверху виден причудливый гребень вулкана Большого Семячика, или Зубчатки, с ледником у подножия. Бегом пересекаю полосу обстрела вонючим газом и оказываюсь на чистом желтом серном склоне. Ничего живого. Источники подо мной как на ладони — ревут, бурлят, дымят и плещут. Завороженно гляжу на это зрелище, не в силах оторвать взгляда.
Следующий экспонат заповедника — кальдера вулкана Узон — настоящий «затерянный мир». Это округлая котловина диаметром около 10 км, почти окруженная со всех сторон невысоким хребтом, в середине которой расположено несколько термальных полей с разнообразными проявлениями вулканической деятельности.
Теряюсь в стланике и вдруг ощущаю резкий сероводородный запах. По нему выхожу прямо к грязевому котлу на берегу небольшого озерца. В двухметровом конусообразном углублении пузырится глина. Следы медвежонка подходят прямо к краю этой ямы с серыми, желтыми и голубыми красочными разводами на стенках — вот любопытный!
Обхожу озеро по краю, трогаю воду — не горячая, в любой момент готова ухватиться за кусты, отовсюду жду подвоха, веду себя, как Сталкер в Зоне. Смешно, наверное, наблюдать за мной со стороны — грунт ведь под ногами твердый. Но мне рассказывали, что здесь в кальдере один медведь сварился, провалившись в горячий источник, поэтому я перестраховываюсь.
Дальше мой путь преграждают серные ручьи, и мне никак не удается их перейти. Цвет их черно-зеленый, совсем не прозрачный. Аккуратно опускаю ноги в болотниках, но сразу у берега дно глубокое и вязкое. Неприятный запах струится от этих ручьев. Вскоре от него у меня начинает болеть голова. На болотниках остаются зеленоватые маслянистые разводы — не растворилась бы резина! Иду в истоки ручьев — серные источники, округлые лужи-родники — обхожу один, другой. И снова вонючий ручей под ногами, и не заметишь его в осоке издалека, а подходишь — прохода нет. Пытаясь обойти, забредаю в болотце. Вокруг много мелких горячих источников — круглых лунок в переплетении стеблей болотных растений — сплавины. Почва качается под ногами, переплетение трав редеет. Проваливаюсь в один из источников по щиколотку, но вырываюсь с такой прытью, будто провалилась по пояс. Наконец, я у спасительных кустов и теперь пробираюсь к озеру Фумарольному, у которого расположено основное термальное поле. Чего там только нет! В каждом распадочке на берегу этого озера мне встречаются разноцветные грязевые котлы, периодически плюющиеся вязкой грязью; фумаролы, испускающие едкие дымы; грязевые вулканчики — миниатюрные грязевые конусы, на вершинках которых вспухают глинистые пузыри. Есть просто наполненные водой разноцветные блюдца-лужицы, в которых кипят пузырьки — горячие источники. Есть грязевые котлы с сухой растрескавшейся глиной по краям, где на дне пузыри вспухают медленно, неторопливо, постоянно поддерживая свое пузыристое очертание. Трава вокруг котлов ярко-оранжевая, будто опаленная, ярко выделяется на фоне окружающей зелени…
Долина гейзеров — уникальная природная экосистема. От Узона в Долину гейзеров идет хорошая тропа, но я решила прийти туда сверху, по притоку, а затем и по самой речке Гейзерной, перевалив хребет. Так на своей шкуре мне удалось прочувствовать труднодоступность этой долины, открытой относительно недавно, в 1941 г. Ручей временами обрушивается вниз невысокими водопадами. Где по воде, где по скалам, а иногда и прямо по водопадам я медленно ползу вниз. Но вот и впадение, каньон расширяется. Река Гейзерная резко петляет, за каждым поворотом открываются глубокие распадки притоков. Берега реки довольно крутые, сложенные желто-оранжевой твердой вулканической породой. Метрах в 10–15 от воды, где поположе, все заросло ольхой. При попытке траверсировать очередной крутой голый склон я срываюсь и задерживаюсь над потоком, лишь зацепившись за одинокий пучок травы. Распластавшись на склоне, пробив ногами опорные полочки, перевожу дух. Хорошо медведям — вот их когтистые следы идут вдоль склона. Мне же в твердом грунте приходится планомерно ковырять ступени ножом, чтобы выползти наверх, к спасительным, хоть и осточертевшим кустам стланика. И это только один прижим!
Напротив меня, цепко прижавшейся к крутому склону, на почти отвесных скалах над водопадом вызывающе торчит похожий на кувшин грифон гейзера и издевательски дымит, а мне уже не до его красоты — не улететь бы вниз. Обползая по прибрежным скалам Тройной водопад, я даже не увидела его третьей ступени, и он для меня остался безнадежно «Двойным». И не ведала я о том, что от него в долину ведет по стланикам прорубленная тропа… Четыре километра вдоль реки до основного скопления гейзеров я прошла-проползла за пять часов — не так уж и плохо. Наконец впереди видны бревна, перекинутые через реку, за ними мостки с перилами, а наверху — дом. Какая же это долина? На самом деле Долина гейзеров представляет собой узкий каньон или ущелье. И на неширокой пологой терраске у реки и на отвесных скальных стенах — многочисленные гейзеры и пульсирующие источники.
На 21-й день маршрута я достигла сей долгожданной долины, погостила в ней и отправилась дальше на север — к вулкану Крашенинникова, Кроноцкому озеру и Тихому океану. Вроде я уже привыкла к стланикам на Камчатке, но стланиковые заросли вдоль речки Кроноцкой показались мне настоящим кошмаром. Тут был представлен целый смешанный букет — кедровый, ольховый и даже рябиновый, и не было в нем проходов. Во время передышек я съедала по шишке кедрового стланика и, оглядываясь вокруг, удивлялась, откуда я вообще вышла и куда тут можно пойти, — настолько плотной была стена кустов. Можно было падать на нее, повисать, пружиня и раскачиваясь, и совершенно не проваливаться вниз. Нужно было, согнув голову, нырять в эту плотную массу, рубиться сквозь нее, а зачастую и проползать по-пластунски. Спиннинг, свой главный цеплятель, я давно держала в руках. Скорость передвижения — 300 м в час, и хоть плачь, хоть умри, но не выжмешь больше. На гребнях холмов, утомленная постоянным созерцанием кривых стволов, я пыталась вскарабкиваться повыше на кусты, и мне временами удавалось обозревать волнистый курчавый пейзаж нескончаемого ровного моря стланика с отдельными редкими возвышениями крон каменных берез. В дальней дали, сливаясь с небом, синел океан. Тихий. И, повторяя замысловатые изгибы русла очередного сухого ручья, где стланик был более милосерден к двуногому гостю, я утешала себя мыслью, что все реки рано или поздно впадают в океаны.
Над стланиковыми сопками склонилось закатное солнце. Теряю самообладание и чуть не плачу в самом прямом смысле. Падаю на кусты и думаю, не переночевать ли прямо здесь, на ветвях. Силы на исходе, но река шумит совсем рядом, а так хочется пить! Отдохнув, все-таки продолжаю путь вниз, медленно пробиваюсь к реке. У воды, в русле сухой протоки нахожу ровное место и ставлю палатку. У меня даже нет сил ловить рыбу и думать о том, что будет, если ночью поднимется уровень воды и зальет мой домик — это совсем неправильно, но надеюсь на авось, небо пока ясное. Зато утром, восстановив за ночь силы, на блесну одного за другим вылавливаю трех гольцов. Моя рыболовная снасть была очень проста. Инерционная катушка «Невская» на старом металлическом двухколенном спиннинговом удилище с большой пластмассовой рукояткой. Леску, использовала монофильную диаметром 0,4 мм. Для ловли гольцов ставила крупную блесну-«вертушку» Mepps с овальным лепестком, желтую, с красными полосками. Никакой сложности, просто забрасываешь приманку и равномерно ведешь небыстрой подмоткой. Блесну, которую подарили мне ребята, сопровождавшие иностранцев, забрасываю на струю, не выискивая каких-либо особых ямок за скалами или камнями, главное — чтобы место для замаха спиннингом на берегу было, вокруг ведь стланик.
Снасти местных рыболовов не отличаются изыском, главное — простота и надежность. Потрошу рыбу, солю и ем икру. Из одного гольца быстро варю уху. Двух гольцов потрошу, солю и запекаю на рожнах — палочках-рогатинках, раскрыв рыбам брюшко. Гольца чистить не надо, на то он и голец — чешуйки маленькие, пока потрошишь рыбу, часть их сама слезает с хребта. А оставшиеся можно есть вместе с кожей. Мякоть легко прокалывается заточенной веткой, рожны втыкаются рядом с костром под углом, чтобы тушка рыбы не просто висела, а еще для страховки и опиралась на рогульку. Кожа у рыбы крепкая, палкой не проткнешь, на ней продолжает держаться уже запеченный голец, когда мясо его начинает легко разламываться. За несколько минут брюшки покрываются аппетитной золотистой корочкой. Затем рогульку поворачиваешь, чтобы спинка рыбы тоже подрумянилась и пропеклась. Но важно не передержать гольца, чтобы мясо его осталось сочным. Одного гольца съедаю, другого забираю про запас, завернув его в большой лист борщевика.
Голец в брачном наряде. Начинается морось. Иду под ледяным душем — все вокруг мокрое, с кустов сыплется град капель. Под вечер, промокнув до носков в болотниках, выбираюсь из зарослей кустов в удивительный лес. Что-то необычное, странное замечаю я в нем. Наконец догадываюсь: толстые высокие прямые березы растут на горизонтальной поверхности! Такого сочетания на Камчатке мне встречать еще не приходилось. Выхожу из шока и отчаяния медленного передвижения. Иду ровными поляночками, по низкой травке и кустарничкам, блаженствую и чувствую себя человеком. Я почти бегу! Внезапно выхожу к реке, она совсем спокойная и не шумит. Набитая тропа, идущая сквозь березняк, теряется, разветвляясь на открытых, заросших ягодными кустарничками полянках — выпасах медведей, а за полянками снова собирается в единое русло. Душа поет: раз у реки появились следы медведей, значит, началась обжитая местность без густых стлаников, а в реке много рыбы. Навстречу мне по тропе выходит медведь. Мы метрах в десяти друг от друга. Это здоровый, матерый зверь. Наверное, он настроен менее оптимистично и встреча со мной его не радует. Он поднимается на задние лапы — этакая гора возвышается передо мной. Я смотрю на него, задрав голову, — не видела еще близко таких огромных экземпляров. Отмечаю, как начинает дыбиться шерсть у него на загривке, взгляд недобрый. Он не убегает. Я больше не смотрю на медведя в упор, лишь боковым зрением держу его в поле видимости и, притормозив на мгновение, как ни в чем не бывало, в том же темпе, как и шла, схожу с тропы и, описывая дугу в сторону от реки, начинаю обходить медведя, как будто и не замечая его. Он, постояв немного на месте, точно так же начинает описывать дугу, обходя меня с другой стороны. Поворачиваю голову, покуда позволяет шея, он смотрит на меня, провожает взглядом. Спокойно удаляюсь, снова оборачиваюсь и вижу, как он убегает.
Медведи отъедаются рыбой перед долгой зимой. Пройдя еще метров сто, вижу впереди за березами отдыхающую мамашу с медвежонком. Ну прямо зоопарк под открытым небом! То никого, то сразу толпы мишек! Так дело не пойдет, мне уже хочется есть и спать, придется потеснить медвежьи экологические ниши. Возвращаюсь по тропе немного назад и, удалившись от тропы в сторону, бросаю рюкзак на ровной поляночке. Но сначала — на добычу ужина. Белоплечий орлан-рыболов слетает с откоса. В омуте под берегом кружатся стаи горбуш. Блесна зацепилась за корягу, раздеваюсь и лезу в воду доставать ее. Напротив меня медведь идет по другому берегу реки, тоже рыбачит. Мы не реагируем друг на друга — каждый занят своим делом. Медведь спокойно проходит дальше.
Количество идущей на нерест рыбы сопоставимо с количеством воды в реке. Вылавливаю подходящую рыбину, достаю икру. Другой медведь, чуть поменьше предыдущего, снова проходит вдоль воды на противоположном берегу, метрах в двадцати пяти от меня, высматривая добычу, наблюдает за мной и невозмутимо продолжает охоту. Может, не чуя, он принимает меня за собрата. Да, похоже, я становлюсь полноправным обитателем здешних мест. «Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды, и ходят около их, как дворовый скот…»
И вот я на берегу океана. Иду по трупам огромного количества рыб. Они целые, но у всех выклеваны глаза. Раздувшиеся от обжорства чайки, переваливаясь, неторопливо ходят вдоль берега, выжидая выброса новых деликатесов. Заметны многочисленные следы медведей, из рыбьих тушек косолапые гурманы выдирают лишь икру. Я же для разнообразия меню собираю ножки выброшенных штормом крабов. Река Шумная впадает в океан совсем узеньким протоком — в шторм океан намывает косу в ее устье. Многочисленные косяки рыб стремятся войти в эти неширокие ворота, чтобы затем подниматься к местам нереста. Но не всем желающим удается достигнуть цели, просочиться в щелку устья. Поэтому в радиусе около 2 км от места впадения этой реки побережье океана усыпано трупами неудачников. Легко перехожу неглубокую реку вброд, поднявшись чуть выше от устья; скользкие рыбьи тела постоянно тыкаются в мои голые ноги. Фантастика! Из великолепного домика, уютно пристроившегося под сенью редких деревьев, навстречу мне выходит человек. Это Виталий Николаенко (ныне покойный, его задрал медведь) — научный сотрудник заповедника, изучающий поведение здешних медведей. Всех своих подопечных он знает и в лицо, и «в след». Смешно наблюдать за экзотичным процессом вылавливания свежей горбуши на уху. Виталий с пластмассовым корытом медленно ходит по воде, прижимая им к берегу приглянувшуюся рыбку, потом зачерпывает ее вместе с водой, и в корыте помимо намеченной особи ненароком оказывается еще пара лишних штук. Да, ловлю горбуши в устье Шумной в пик нерестового сезона можно сравнить разве что с вытаскиванием рыбы из переполненного садка. Мы распиваем бутылочку бренди и на завтра договариваемся вдвоем подняться по тропе в Долину гейзеров. Неужели мой одиночный маршрут завершен?..
Икра малосольная — пятиминутка В походных условиях приготовить настоящую красную икру очень просто. Если вы не собираетесь ее долго хранить, а съедите в течение одного-двух дней, то соли вам потребуется совсем немного. Приготовить такую икру недолго, поэтому она и называется пятиминутка. Вытащите из брюшка пленчатые мешки с икрой — ястыки и положите в котелок или миску. Если ястыки перемешаны с кусочками потрохов, промойте их холодной водой. Потом залейте икру кипятком, помешайте. Икра побелеет, но не пугайтесь, позже она восстановит свой цвет. А пока отделите икру от пленок. Для этого можно использовать вилку или просто веточку с сучками. Вилкой мешайте икру, наматывайте на нее отделившиеся пленки, освобождайте икринки. В идеале даже простыми орудиями можно отделить всю икру от пленки. Не экономьте, выбросьте мешки с остатками икринок, которые отделяются уже с трудом. Слейте воду и посолите икру — пятиминутка готова. На поллитровую миску икры вам понадобится примерно одна чайная ложка соли. При таком способе вы потратите минимум соли. Если же вы задались целью привезти икру домой в целости и сохранности, соли понадобится больше. Нужно приготовить крепкий рассол-тузлук (чтобы куриное яйцо в нем всплывало) и выдержать в нем икру не менее 10–15 минут.
В статье использованы фотографии С. Горланова, А. Королева
Свежие комментарии